101
черная туча, забытая на ясном небе...». Слово «небо» передано как “göy”, вместе “aydin
səmada” читаем “aydın göydə”. Нашему читателю-азербайджанцу представляется трудным
сразу понять перевод слова «долг», переведенного на его язык как “oğulluq borcu” в
предложении «...долг зовет меня к отцу»: “Oğulluq borcu məni atamın yanına çağırır”. Не стоит
доказать, что в лексиконе читателя азербайджанца в таком случае практикуется слово
“övladlıq”. Тем самым стиль речи Вадима нарушается в следствие неадекватной передаче на
переводимом языке данного поэтического сравнения. Это
результат того,
что во всех случаях
переводчик придерживался буквализма в переводе, что дало основание Т.Джафарову
констатировать мысль, что «Дж.Меджнунбекову не всегда удавалось сохранить в переводе
синтаксическую конструкцию лермонтовских простых предложений... Это несколько
сглаживает речь возвышенного героя, затрудняет восприятие иноязычным читателем его
чувств и страстей» (5, с. 91).
Особый интерес представляет рецепция лермонтовской «Княгини Лиговской», где
значительно ограничены элементы «неистовой» стилистики. При создании образа
Красинского Лермонтов использовал отвлеченно-романтическую лексику и фразеологию для
раскрытия душевного состояния героя, передающегося читателю. Задавленный Печориным
чиновник Красинский взволнованно объясняется с противником, говоря, что «Милостливый
государь! Вы меня обидели! Вы меня оскорбили смертельно». Оценивая перевод
повторяющихся фраз, Т.Джафаров обнаруживает неточности, считая, что выражение «Вы
меня обидели» правильно было бы передать как “Siz mənim xətrimə dəymisininz”, что не в
силе точно воспроизвести состояние человека после услышанного. Так как слово
«смертельно» во второй части нужно было перевести дословно: “ölümcül”, тогда читатель в
переводе смог бы прочувствовать обиду персонажа и серьезность нанесенного ему удара.
В продолжении данного отрывка в оригинале читаем: «...а по какому праву? Потому
что у вас есть рысак, белый султан? Золотые эполиты?» Здесь ученый вполне обоснованно
допускает, что «Вопреки оригиналу в тексте перевода «белый султан» имеет не Печорин, а
его кучер» (5, с. 92). Другая неточность переводчика, замечаемая исследователем, связано с
тем, что Дж. Меджнунбеков при переводе незаслуженно пропустил авторское выражение
«...
так беден, что хожу в стулья» в переложении отрывка: «...Моя жизнь горька, будущности
у меня нет... я беден, так беден, что хожу в стулья», хотя оно является важной деталью в речи
Красинского, ищущего способа быть богатым и счастливым. Тем самым азербайджанский
читатель, знакомясь с переводом текста, по вине переводчике не может полностью судить о
характере и поступках созданного Лермонтовым образа. Думается, что перевод
стилистически окрашенных слов и выражений в оригинале требует от переводчика найти
точный эквивалент на языке перевода, а когда это не случается, терпит неудачу не только
перевод и иноязычный читатель, но и мастерство писателя оказывается деформированным.
Как уже упомянули выше, роман «Герой нашего времени» в разное время и разными
переводчиками был озвучен на нашем языке. В монографии автором рассматривается два
перевода романа в исполнении Алекбера Гариба и Джаббара Меджнунбекова. Ученый
концентрирует внимание в переводе речи Грушницкого, приводя
образец из обоих переводов
отрывка: «Моя солдатская шинель – как печать отвержения. Участие, которое она
возбуждает, тяжело, как милостыня». Устойчивое сочетание «печать отвержения» в
сравнении с первым вариантом (“mənhus bir damğa”), точнее передано вторым переводчиком
(“səfalət damğası”). Оба автора перевода, в основном, сумели озвучить на переводимом языке
другую фразу-сравнение: «тяжело, как милостыня» (“sədəqə kimi ağırdır”), хотя в отличие от
оригинала, в переводе речь персонажа загромождена лишними словами, приведшими к
нарушению грамматического и смыслового строя родного языка. Переводчики оставили
непереведенными слова «солдатская» и «шинель». К стилистической ошибке относится
употребление в переводе слова “mənim” (mənim soldat şinelim), нужно было учесть, что в
азербайджанском языке личное окончание (şineli-
m) указывает на лицо без притяжательного
местоимения.