MəHƏRRƏm qasimli

 
~ 28 ~ 
нибудь  на  поминках  иссык-кульских  стариков,  где  водку 
подносят всем, даже женщинам. Но чтобы так просто – этого 
еще не случалось с дедом. 
Старик  обратил  на  мальчика  какой-то  далекий,  стран-
ный, дикий взгляд. Лицо его было горячим и красным, и ко-
гда  он  узнал  внука,  еще  больше  покраснело.  Оно  залилось 
пылающей краской и тут же побледнело. Дед торопливо под-
нялся на ноги...» (1, 306). 
Айтматов изобразил деда Момуна виноватым не только 
перед природой, перед предками-киргизами, но и перед вну-
ком, которому больше всех и внушалась любовь к окружаю-
щей среде. Объяснить этот факт можно лишь одним: человек 
ломается,  теряет  себя  под  тяжестью  социально-бытового 
бремени. Не может он не понять всей тяжести преступления, 
совершенного  им  и  его  сородичами.  С  огорчением  рисуя 
хлопоты деда Момуна по варке мяса, Айтматов вместе с тем 
ни на минуту не хочет отстать от времени. Того самого вре-
мени,  когда  манкуртизм  все  больше  и  больше  овладевал 
умами  большинства.  Оказавшись  в  тяжких  условиях,  дед 
Момун отрекся, в самом прямом смысле этого слова, от нрав-
ственной  чистоты.  Ведь  нравственную  силу  дед  черпал  из 
того источника, который назывался воспитанием и уходом за 
внуком, которого надо было растить как настоящего киргиза. 
А теперь? Кто он такой перед внуком? Пьяница, убийца или 
самый черствый человек в мире, для которого действительно 
уже  нет  моральных  устоев?  Непостижимо,  каким  образом 
этот  человек  мог  так  перемениться  под  воздействием  усло-
вий. Необычайно точная нацеленность автора повести на по-
каз  изменения  нравственного  облика  человека  дает  возмож-
ность  читателю  говорить  о том,  что  есть на  свете  зло,  и  это 
зло, конечно же, человек. Киргизский писатель, выросший на 
лоне гор, знающий цену любому зеленому насаждению, лю-
бому  зверьку,  с  ответственностью  относится  к  своему  делу: 
бичует  тех,  кто  по  каким-либо  причинам  готов  переступить 
через  самое  святое.  Айтматову  нетрудно  было  изобразить 
именно  эту,  не  поддающуюся  никакому  объяснению  черту 
характера  людей  своего  времени.  Прообразом  деда  Момуна 
могли быть тысячи и тысячи тех, кто по чьей-то воле мог пе-
реоценить жизненные взгляды, и не всегда в лучшую сторо-
ну.  Нельзя  сказать,  что  новации  Айтматова  были  беспреце-
дентны.  Бывшая  советская  литература  давала  много  приме-

---

 
~ 29 ~ 
ров этому, но «болезнь неприязни к окружающей среде» ис-
коренить  не  удавалось  практически  никому.  Айтматов,  вся-
чески избегая такого «столкновения» между дедом и внуком 
на  протяжении  всей  повести,  все  же  не  смог  остановиться. 
Чужой рукой (в данном случае рукою Сеидахмата) он приво-
дит мальчика к тому месту, где дед, переворачивая съестное, 
полностью  переворачивает  свою  жизнь.  Разве  это  не  преце-
дент  изображения  настоящей  советской  жизни?  Невидимые, 
но очевидные стороны жизни ломали  устои.  Айтматов, ведя 
своего  героя  по  этой  дороге,  старался  показать  отражение 
жизни  человека  в  зеркале  его  же  деяний,  и  это  делает  пос-
тупок  деда  Момуна  непростительным,  и,  что  самое  главное, 
он сам это понимает: 
«– Ты что, а? – глухо сказал он, прижимая к себе внука, 
– ты что, а? Ты что? – И, кроме этих слов, он не мог произне-
сти ничего, словно утратил дар речи. 
Его волнение передалось мальчику. 
– Ты заболел, ата? – с тревогой спросил он. 
–  Нет-нет.  Я  гак  просто,  –  пробормотал  дед  Момун.  – 
Ты иди, походи немного. А я тут дрова, это самое... 
Он  почти  оттолкнул  внука  от  себя  и,  будто  отвернув-
шись  от  своего  мира,  снова  повернулся  лицом  к  очагу.  Он 
стоял на камнях, не оглядывался, никуда не смотрел, занятый 
лишь собой и костром. Старик не видел, как внук его расте-
рянно потоптался и пошел по двору...» (1, 306).  
Айтматов внешне как бы устыдил деда Момуна, этому 
человеку вроде бы  уже никогда не посмотреть в глаза маль-
чика  прямо.  Но  разве  лишь  в  этом  дело?  Старик  Момун  – 
один  из  тех  жителей  этих  мест,  который  знает  цену  возвра-
щения  маралов  на  Иссык-Куль.  Знает  и  участвует  в  их 
«бойне»,  мало  того,  прислуживает,  угождает  тем,  кто  будет 
лакомиться  этим  святым  мясом.  Конечно,  для  художника  с 
мировым  именем,  не  очень-то  трудно  изображать  столь  не-
пристойное дело, причем без покаяния тех, кто совершил все 
это,  но  Айтматов  все-таки  несколько  не  «дорисовывает»  пе-
реживания стыда деда Момуна. Наверно, это было сделано с 
единственной  целью  –  дед  Момун  не  должен  вызывать  в 
наших сердцах чувство жалости или умиления. 
Какое же обстоятельство определяет направление авто-
ра и что побуждает его так резко «говорить» о деде Момуне? 
Почему,  вполне  реалистически  изображая  быт  и  отношения 

---

 
~ 30 ~ 
тех,  кто  оказался  на  этом  кордоне,  Ч.Айтматов  вдруг  пере-
брасывает наше внимание на вполне романтическую историю 
с  мифом  о  маралах,  заканчивающуюся  довольно  трагично? 
Думается, что киргизский писатель вполне осознанно вводит 
в свое произведение романтическое и реалистическое начала. 
Ведь  без  этого  практически  не  мог  состояться  сюжет,  кото-
рый сопрягался бы с требованием времени, жизни советской.  
Романтическая тенденция айтматовской повести все же 
уступает место реалистической. Поиски художника слова не 
оправдались той надеждой, которую он сам возлагал на нее. 
Айтматов,  часто  умеющий  опережать  время  и  давать  воз-
можность человеку найти выход из тупикового состояния, в 
этом произведении не смог полностью устоять перед насили-
ем тех, кто в угоду своему чреву приносит самые неожидан-
ные жертвы, ставя остальных себе подобных под тяжкий эко-
логический удар. 
Айтматовский  дед  Момун,  несмотря  на  довольно-таки 
зрелый возраст, не смог устоять перед натиском реальности, 
тогда как душа его была полна романтических радостей – ма-
ралы вернулись на Иссык-Куль. Но его романтизм отнюдь не 
придерживается  тех  правил,  которыми  наделено  само  поня-
тие в том плане, что киргизу, свыкшемуся с тем, что маралы 
навсегда  покинули  эти  края,  нельзя  было  удивляться  тому, 
как бурно меняется мир, даже если он обновляется в лучшую 
сторону. То есть, очерченные Айтматовым рамки показа по-
ложительного героя через образ деда Момуна не могут найти 
своего  логического  завершения,  а  значит,  переплетение  ре-
ального и мыслимого мы уже не можем искать в этом образе, 
хотя  до последних страниц повести неискушенный читатель 
и  представляет  деда  Момуна  в  главной  роли,  тем  более  по-
ложительной, тогда как эту роль можно вполне отдать маль-
чику, который никак не может прийти в себя от увиденного, а 
главное  от  того  состояния,  в  котором  находился  его  люби-
мый дед Момун. На глазах у мальчика совершается преступ-
ление, в котором участвует тот же самый любимый его дед. 
Ч.Айтматов  не  раз  в  своих  выступлениях  отмечал,  что 
он сторонник изображения бытия, но ничто не может проти-
востоять тому, что порою законы бытия должны уступать ве-
лению Божьему. И действительно, мальчик из «Белого паро-
хода», как бы совершая круг по жизни окружающих его лю-
дей, становится тем пределом, дальше которого уже не может 

---