45
духовной деятельности человека анима реализуется как два основных женских
образа, к которым можно свести практически всех женских персонажей произ-
ведений всех времен и народов. Это образ кроткой, прекрасной, юной жен-
щины, в которой предвосхищается будущая мать, и образ роковой женщины,
очаровательной, но несущей гибель мужчине. [Пендикова 2008:158 с.]
При воспроизведении архетипа кроткой женщины, как правило, исполь-
зуются образы мечтательных девушек, чаще блондинок или шатенок, ясная
логичная композиция, светлая цветовая палитра. Образы кротких женщин вызы-
вают ассоциации с принцессами, царевнами, томящимися в ожидании жениха.
По В. Я. Проппу, это ожидание вписывается в стандартный структур-ный эле-
мент сказочного сюжета изоляции невесты перед свадьбой. Если образ крот-
кой принцессы продуцируется действием самости, то образ роко-вой женщины
возникает как результат развития архетипа тени, природного, стихийного
бессознательного начала. Постмодернистская культурная эпоха требует слия-
ния черт кроткой и роковой женщины в едином образе. Это заметно и в кино-
героях, и в рекламных персонажах. [Пендикова 2008: 159 с. ]
Анализ публицистического дискурса (латвийский журнал «Лилит»,
2008-2013 гг.) показывает, что для рекламного дискурса, действительно, ак-
туальны два типа женского архетипа – кроткая принцесса и роковая красавица.
Однако для текстуального дискурса эти типы будут иметь специфику. Так,
текстуальный образ скорее основан на первом типе – кроткой принцессы,
которую, среди прочего, отличает одиночество, инфантилизм и гедонизм.
Одиночество в женском дискурсе психологических рубрик нередко
описывается именно с позиции инфантилизма и гедонизма. Напр., Когда ты
одинока, тебе никто не мешает заниматься классным сексом без приклады-
вающейся к нему «любви до гробовой доски», или вообще от секса отказаться
и спать, для успокоения нервов, с пушистым мишкой. Но самый основной
плюс одинокой жизни заключается не столько в капризной, полудетской
свободе «делаю что хочу», сколько в том, что никто не ограничивает твой
личностный рост возней на кухне «ради семьи» и своими настроениями.
(Лилит. 10. 2008.)
Характерная черта дискурса – асимметричность оценки инфантилизма:
инфантильность мужчины указывается как негативная черта, не-норма. И
женский дискурс для описания инфантильности мужчины избирает тактику
утешения и / или примирения. Напр., Все мы знаем, что современные мужчи-
ны инфантильны. Ну и что с того? Не отказываться же от них только
потому, что они – не мачо! У них есть общие черты: они похожи на детей
– такие же безответственные и слабовольные, быстро загораются новой
идеей, при неудаче теряются и отступают, у них нет своего твердого мнения
ни о чем на свете, кроме собственной выгоды, да и о той представления
бывают самые фантастические и нелепые. (Лилит. 01. 2008.)
Одним из результатов тактики инфантилизма является искаженное
представление о нравственных категориях (нельзя, но можно), о моральных
46
принципах, идеалах и – в конечном счете – духовности. Несмотря на ирони-
ческий стиль повествования следующего примера – деформации моральных и
духовных ориентиров налицо: «Духовка» как она есть. Если хочешь идти в
ногу со временем, надо обязавестись духовностью, как ни цинично звучит
эта фраза. Давай разберемся, для чего нам нужна духовность, где и как ее
почерпнуть. Модный духовный тренд бесцеремонно вторгся в мою жизнь в
начале осени.... духовность – точно в моде, раз косметические салоны
перековываются в центры по оказанию духовных услуг населению. (Лилит.
12. 2010.) Моральные трансформации облекаются в соответствующие формы
стилистических и функциональных трансформаций, напр., одноразовая и / или
формальная обязательность замужества отражена в контекстах сходить
замуж, побывать замужем; отношение к гендерным ролям отражается в
сочетаемости, напр., мужчина-стерва, стервозный мужчина: Может ли
мужчина быть «стервой»? Да запросто! Типичный представитель этой
мужской категории – Том Круз. (Лилит. 02. 2013.) Подобные трансформации
чаще всего облекаются в легкомысленный, юмористический стиль, таким
образом, тактика инфантилизма разъедает границы серьезного и несерьезного,
а несерьезность воспринимается как примета новой моральной и поведенче-
ской нормы. Напр., Мы воспринимаем события нашей жизни слишком
серьезно, в то время как она любит легкость и непринужденность в обраще-
нии с нею. Почему бы нам не научиться жить играючи? (Лилит. 03. 2013.)
Реализация гедонизма в женском дискурсе сопрягает концепты одино-
чество и
уединенность. В целом, для женского дискурса характерно двоякое
позиционирование одиночества – конструктивное (уединенность) и деструк-
тивное (собственно одиночество). Показательно то, что для текстов, связанных
с массовым искусством, характерно не противопоставление конструктивных
позиций вдвоем и уединенность, а их соположение. Напр., [Seal Soul] подой-
дет для вечера вдвоем с любимым, красочного вечера вдвоем или для утешения
в одиночестве. (Лилит. 01. 2009.) – таким образом, состояния вдвоем или в
одиночестве в данном случае являются идентичными по настроению.
В женском дискурсе нередко песни (рубрики «Новости», «CD», «Музы-
ка») представялются неким кодом, раскрывающим функции одиночества.
Напр., Боб Дилан Together Through Life. В его голосе скрыт особый сигнал,
который улавливается вмиг, с первых же аккордов – твоя жизнь такая и
только такая, какой ты хочешь ее видеть. Ты можешь идти к идти к свободе
всю жизнь, и призом за победу станет мед одиночества и способность по-
нять другого человека. (Лилит. 07. 2009.) Женский дискурс в таких контекс-
тах определяет одиночество как состояние восприятия чего-либо, чаще всего
восприятия музыки (обычно некоей туманно определяемой как «хорошая»),
что позволяет такой вид одиночества отнести к конструктивному (функцио-
нальному, показательному) типу, т. е. это скорее уединенность. Напр., Solo
Piano я всегда слушаю в одиночестве. И думаю о том, как много разного
скрывается за внешним рисунком нашего поведения. (Лилит. 02. 2009.) Любо-